Откроешь мир — а ну как он не тот?
И за душой не Фет и сигареты,
лишь алчущий застольный пищевод,
и тянешь из кармана… шиш да нету!
Ещё не умирал, не убивал,
ещё пешком под стол — á: «Нéту, суки!» —
отрывисто, как штурмовой вокал.
И Сам, пославший деток и их хуки,
тре… что? — тревожится: отбили, но едва;
и, выдавая матери котлету,
носами шмыгали, а мать, полумертва,
ни слова, а в глазищах «понаеду
со всею густопсовою роднёй
и сглажу ссору ножевою раной».
Но упреждали Ивановы и с землёй
Петровых, как катком, порой охряной
ровняли сáми, и осенние дубы
кладь переваривали, благо она нетто,
чтоб детям Ивановых рвать пупы
досталось, гулко щерясь: «Шиш да нету!»
Но это как сказать: ложилась тень,
и Сидоровы грелись чуждой кровью,
и прерывались Ивановы, но не лень —
ножи превосходили сквернословье…
Так хочется родиться в ранний час:
холопом Шеншины́х*, под знаком Фета,
и замечать, поблизости топчась,
его небесные земные силуэты. 
* Фамилия А. А. Фета по отцу — Шенши́н. Собственно, это и есть его настоящая фамилия, под которой он прожил первые одиннадцать и последние девятнадцать лет.
