Инвалид иноземных захватчиков рядом с медведем
в магазине «Охота» сидел и строчил на баяне;
мимо слушатель пёр, и мороженщик щёки румянил,
отпуская по чести смешным унывающим детям.
.
Первомай или Пасха, поди разбери, огибали соседей, —
водки мало всегда, а небелый к тому же непьющий,
это было причиной чрезмерных ахейских трагедий
и катáрсиса: ладно, свободны, но кончите пущей.
..
Поелику калека есмь боль и упадок воркующей жизни,
негодяй, он на Пасху щемил: «Бога нет, есть невзгоды!»
и «Окурочек с красной помадой» и, «мать, дербалызни
брудершафт с инвалидом!» хрипел до ментóвской икоты,
..
и рубаху с медалью за нóгу снимал, и осколки и пули
в торсе бронзовом дрыгались в такт первомайской кадрили,
и портреты Исуса-с-Бровями текли впредь, сутулясь,
и снижался накал каждогодних торжеств, — леденили;
..
а медведь, говорят, нет бы тупо внимать, головою
то ль кивал, то ли дёргал от мух в магазине «Охота»,
и данайцы в погонах дарили дружкам паранойю:
хор тюремный стенал: «Им пятнадцать впаяли всего-то…»
…
Инвалид иноземных терпел от медведя немало:
тот в ночи иногда забегал и просил обниматься:
«Я смешной, — шепелявил, — я, верно, какая коала»,
а протезом попробуй забей плодотворно и вкратце;
…
и медведь ввечеру, когда громкий запойный калека
мимо брёл, распевая: «Тебя, как фашиста, замучу»,
лапы делал по швам — от греха и того человека,
что валил на войне даже «тигров» шутя и кипуче;
…
утром делали вид «он никто, мы едва ли знакомы»,
жарил Шнитке убогий, косматый томился в витрине,
лишь ментами за песни за руки и ногу влекомый,
человек вопиял к сердоболию чучела: «Винни!»
…
От директора скрытно звонил, подходила супруга:
«Как всегда, — отвечала прискорбно, — топтыгин, спасибо».
И медведь, взяв двустволку, палил в отделении, ибо
кто ещё рад стараться полечь за свободу и друга. 
