Как больно из строки убраться в люди:
и не перемениться — ибо нечем:
его рука, застывшая в салюте,
не перепишет больше; пролепечем
друг другу что-то тёплое — и холод
по коже расползётся напоследок,
отныне сам, а всё-таки уколот,
на самой поэтичной из планеток;
и кровь внутри, а не его чернила,
попробуй не заметь, когда прольётся:
рука (его меня перечернила?)
занозиста у здешнего народца;
и воздух местный угловат и плосок,
а на листе пролит был, часто хвойный, —
дышалось, распиналось, отголосок
я путаный теперь, по мне — покойный;
и — ктó я им? — тургеневская дева:
Отс, капитан, замёрзший честь по чести,
уму непостижим, диетен чреву;
и — так не говорят (а мне: не лезьте)!
Но я попробую: дотронусь до ребёнка,
он нем ещё, и губ не обметало,
забарабанит мною перепонка,
и он, проснувшись, скажет (скажет?): мало.