Вот эта стриженная слева
тянула дольше остальных
ртов и колёс зарез распева, —
драл глотку голод. Голос тих,
их ор садился разве к ночи,
а утром вился и летел,
а днём спускался к мецца-воче,
а в темень ворох впалых тел
расталкивал кондуктор: «Нара!»
Днём смены ехали домой, —
и старились напевы, старо,
с полуголосной хитрецой,
но непритворно пели дети.
С утра — немного хлеба, днём —
чуть-чуть картошки, в тощем свете
коротких сумерек углём
распев отапливался. «Нара!..»
Жар этих угольных крупиц
грел и картофельным отваром
(очистки, соль) кормил «певиц».
Вот эта стриженная — мама,
в вагоне — сорок первый год.
«Знамёна, мама, пиктограммы,
дед рисовал вам вместо нот —
какие?» — «Начинали с халы :-).
И звонко пели белый, и
однажды булку с кусом сала
нам поднесли фронтовики…»