О том, как разгневанная собака
блажит, объяснял ещё Энгельс Ф(э):
во всяком ей кажется подшофе
двуногое с лаской во рту «поди-ка»
и жестом ударной ноги «а на-ка»,
которыми день ото дня до тика
«во благо твоё» доводилась собака;
во встречном ей чудятся эти штуки —
и всякому хочется позарез
отъесть полноги и оставить без:
ворота голов, а исчадий — мороки:
во сне ли папá придушить и к разлуке
готовы ль, и надо ли делать уроки
(«уроки — вещдоки»), лишившись подлюги;
неистовства, впрочем, смышлёнее псина:
не смотрит в глаза и бежит на восток,
тогда как на запад и не наутёк
бредёт поперечный, не видя резона
таиться и вилами. Зря: апельсина
не слаще часть тела любого фасона,
которой закусит внезапная псина.
Умна невозможно. Тревожился гений:
ранимой собаке, сойдя с облаков,
достанет желания мести, мозгов
замыслить ПМ и, как ушлый Полоний,
со сладкою мордой стрелять не оленей,
палить, чем сердечнее — тем исступлённей,
по высшим приматам в местах их скоплений. 
