Когда я сплю, у яблок много дел,
и ангельские — первые: меж небом
и мною на земле, когда я цел
и у костра, всё переделав, в неком
подобии полу́смерти дремлю,
витают, приходя ко мне на помощь,
желая мне проснуться, а нулю
в ректальной глубине земли, что овощ
коробит, предлагая взять себя,
водя вокруг меня приманным слоем
коленце-хоровод, и от дождя
скрывают, мурмурируя покои:
осенний полосатый кров-постель.
И я, вкушая их наутро, знаю:
се серафим, а никакой не хмель,
мигренью обернувшийся из стаи:
плоды летали, а теперь лежат —
не время потому что и не место.
(…)
Когда я, из квартиры сделав склад
осенних полосатых, в полприсеста
проваливаюсь в сон без задних ног,
у яблок есть занятия вне дома:
с балкона или в форточку, манок —
крик «помогите», женский, по живому, —
услышав, отлетают по делам,
где ангельские — первые: с налёта
ударив по виску, напополам
и вдребезги уделать, до расчёта
с житьём-бытьём того, кто… Лишь потом,
перекусав и понаделав джема,
узнáю, кто сработал за окном:
се ангел истребления эдемов.
и ангельские — первые: меж небом
и мною на земле, когда я цел
и у костра, всё переделав, в неком
подобии полу́смерти дремлю,
витают, приходя ко мне на помощь,
желая мне проснуться, а нулю
в ректальной глубине земли, что овощ
коробит, предлагая взять себя,
водя вокруг меня приманным слоем
коленце-хоровод, и от дождя
скрывают, мурмурируя покои:
осенний полосатый кров-постель.
И я, вкушая их наутро, знаю:
се серафим, а никакой не хмель,
мигренью обернувшийся из стаи:
плоды летали, а теперь лежат —
не время потому что и не место.
(…)
Когда я, из квартиры сделав склад
осенних полосатых, в полприсеста
проваливаюсь в сон без задних ног,
у яблок есть занятия вне дома:
с балкона или в форточку, манок —
крик «помогите», женский, по живому, —
услышав, отлетают по делам,
где ангельские — первые: с налёта
ударив по виску, напополам
и вдребезги уделать, до расчёта
с житьём-бытьём того, кто… Лишь потом,
перекусав и понаделав джема,
узнáю, кто сработал за окном:
се ангел истребления эдемов.