Мама творила ужин;
я рисовал оленей;
некто, котлет растленней,
«Кнопку, — кричал, — нажать!»
Если нажмут — конюшен,
в кои к коням олени
вдруг забредут, солений
вместе вкусить, как знать,
.
станет совсем нисколько.
Мама сказала: «Каша!
Манная! Ждёт! Гуаши!
Ну-ка, бросай. За стол».
Я набросал иголку
в свежем яйце, что в утке
выросло в промежутке
между «иду!» и «зол,
.
что не компот, а каша».
Утка забилась в зайца.
Заяц не опасаться
мог только в сундуке
в недрах земли в пейзаже
острова в сини моря,
десять шагов при дёре
накось в дубов тайге.
.
Наискось десять беглых
детских скорей… Лопату
нарисовать в отплату
за «по коня́м — огонь!»
нечего делать. В пеклах
нечего делать буркам,
к коим олени юркой
рысью придут. И конь
.
не виноват, что сволочь
хочет тряхнуть ракетой.
Выкопать ящик; «где ты?»,
«кашу клюют грачи»
не замечать, всё — óбочь!
Переломить иголку.
Бросить: «В моче, — вдогонку
свóлочи. — Получи».
я рисовал оленей;
некто, котлет растленней,
«Кнопку, — кричал, — нажать!»
Если нажмут — конюшен,
в кои к коням олени
вдруг забредут, солений
вместе вкусить, как знать,
.
станет совсем нисколько.
Мама сказала: «Каша!
Манная! Ждёт! Гуаши!
Ну-ка, бросай. За стол».
Я набросал иголку
в свежем яйце, что в утке
выросло в промежутке
между «иду!» и «зол,
.
что не компот, а каша».
Утка забилась в зайца.
Заяц не опасаться
мог только в сундуке
в недрах земли в пейзаже
острова в сини моря,
десять шагов при дёре
накось в дубов тайге.
.
Наискось десять беглых
детских скорей… Лопату
нарисовать в отплату
за «по коня́м — огонь!»
нечего делать. В пеклах
нечего делать буркам,
к коим олени юркой
рысью придут. И конь
.
не виноват, что сволочь
хочет тряхнуть ракетой.
Выкопать ящик; «где ты?»,
«кашу клюют грачи»
не замечать, всё — óбочь!
Переломить иголку.
Бросить: «В моче, — вдогонку
свóлочи. — Получи».