Боится

Она бы не боялась никого,
когда бы не ходили и кисеты
не вынуждали шить, за нормой в среды
и четверги ефрейтор, за шитво
кисетов отвечающий, как штык
не хаживал и не стрелял вплотную
с ней прячущейся, за пустяк шельмуя:
за заиканье, за излишний тик,
за руки ходуном и за кисет
со строчкой, за которую стыдится,
кривой, «а говорили — мастерица»,
за чай, а не табак в кисете: «Зет,
которому за родину сдыхать,
от “Беломора” — не от чая — дохать
мечтает, мать-старушка, типа похоть —
закашляться, сдыхая, понял, мать?»
Ответственный, как маятник часов,
по четвергам ефрейтор «по-большому
хотел бы удалиться, мать, я дома
не смог», а в среды тоже густопсов:
«Дристун напал», — он хочет «на очко»
и «на очке» сидит необоримо.
И вот она боится всех и «мимо —
сантехник он! — иди, и далеко!» —
золотарю, который разгребать
пришёл, кричит чрез дверь необоримо.
И все проходят «лесом», или мимо,
но не ефрейтор Где-кисеты-мать?.