…Так дурочка, зелёный абрикос
завидев и узнав (по этикетке
коробочки со спичками: он рос
молоденький красивенький в фасетке
пчелы, летевшей мимо в чей-то рот,
рот был на обороте этикетки,
и рот был у неё, и он умрёт,
а съест пчелу, хотя у пчёлок едки —
обидчивы — бывают потроха,
и дурочку потом везут в больницы,
и в горле докторов «опять! ха-ха», —
зачавшись, встаёт костью, и тесниться
вокруг неё приходят доктора
и норовят вперёд других зелёнку
в больную влить и хором «предобра
будь, умоляем, — голосят в воронку, —
уж выкарабкайся, придурок, á
вдруг наглоталась пчёл, вдруг гибнет в цвете…»,
и дурочка «опять не убыла! —
восстав с одра, их утешает. — Верьте,
ещё вернусь, — зелёная кричит. —
Завидев пчёлок, не наесться ими —
немыслимо…»), его срывает в ид
начало, чтобы мамочка, вестимо,
откушала — и вот бы отошла,
и вот бы стало можно пчёл от пуза
глотать, открыв хлебало, спрохвала —
и сдохнуть наконец зеленоусой.
завидев и узнав (по этикетке
коробочки со спичками: он рос
молоденький красивенький в фасетке
пчелы, летевшей мимо в чей-то рот,
рот был на обороте этикетки,
и рот был у неё, и он умрёт,
а съест пчелу, хотя у пчёлок едки —
обидчивы — бывают потроха,
и дурочку потом везут в больницы,
и в горле докторов «опять! ха-ха», —
зачавшись, встаёт костью, и тесниться
вокруг неё приходят доктора
и норовят вперёд других зелёнку
в больную влить и хором «предобра
будь, умоляем, — голосят в воронку, —
уж выкарабкайся, придурок, á
вдруг наглоталась пчёл, вдруг гибнет в цвете…»,
и дурочка «опять не убыла! —
восстав с одра, их утешает. — Верьте,
ещё вернусь, — зелёная кричит. —
Завидев пчёлок, не наесться ими —
немыслимо…»), его срывает в ид
начало, чтобы мамочка, вестимо,
откушала — и вот бы отошла,
и вот бы стало можно пчёл от пуза
глотать, открыв хлебало, спрохвала —
и сдохнуть наконец зеленоусой.