Читая лекции о том-сём, где только не окажешься.
.
Сюда меня принесли на слоновых носилках десять выздоравливающих: по четверо печатали о-о-очень медленный и очень торжественный шаг по бокам, этакий тамбурмажор с резной ножкой стула в левой руке выплясывал впереди, держась правой за носилки, а одноногий в сержантской шинели с зеркальным «капельмейстеру» хватом ковылял сзади. В зале по команде энтузиастически захлопали; по команде же прекратили.
.
Лекцию попросили часа на три: «Нет, давай ровно три часа до обеда, и ни минутой меньше». Тема: «На твоё усмотрение, чувак. Да хоть о собачьем вальсе».
.
Церемонно, под духовые из колонок меня вознесли на сцену, сняли с носилок и поставили на стол с графином. «А стакан?» — спросил я. Принесли кружку с номером на обливном зелёном боку. Зал умильно и несколько глуповато смотрел на стоящего на столе лектора, а потом опять, но уже без команды, зааплодировал. Было трогательно. Я почти расплакался.
.
«И о чём же мы хотим сегодня послушать? Чего вы изволите, доблестные солдаты и офицеры?» — спросил я крепко идущих на поправку тяжелораненых из числа призванных на фронт умственно отсталых. Как только я открыл рот, зал занялся своими делами. «Может быть, о кадансе, прерванном первой скрипкой вопреки воле Петра Ильича?» На редкость здоровый ефрейтор из обслуги запротестовал: «Нельзя: это подчеркнёт их ущербность: у многих бойцов нет не только рук, но и слуха». Ладно. «А давайте я расскажу о лучшем ударе с правой за всю историю спартакиад… который нанёс, разумеется… кто? — ну же, кто мог нанести такой удар?.. конечно, Спартак». — «Не надо, дядя, — запретил околофутбольное ефрейтор. — Посмотри на ноги пацанов». Я посмотрел и пересчитал ноги у шастающих по залу тяжелораненых и кое-каких недосчитался. Ладно. «Феноменология Гуссерля и некоторые особенности телевизионных трансляций “Лебединого озера”»? — «Да ты совсем распоясался», — расхохотался ефрейтор. Ладно. «Тогда давайте о том, как щупать баб в лифте». — «Вот это интересно, давай», — разрешил ефрейтор.
.
«Лучше всего щупать баб в самом маленьком, можно сказать, интимном лифте, который движется сверху вниз, но не до самого низа, а туда, куда нужно бабе по её бабским делам. Бабу следует подбирать с таким расчётом, чтобы в её руках было блюдо с чем-нибудь вкусным, но не очень горячим. Лучше всего подойдут эклеры с заварным кремом. Нет таких слов, которые могут передать ощущения щупающего бабу человека, когда он касается кремовыми губами бабьей шеи. За жопу… Позволительна ли в столь высоком зале столь низкая лексика?» — «Позволительна, продолжай», — разрешил ефрейтор. — «Согласие бабы необязательно, но желательно. Между тем, по статистике ЮНЕСКО, каждая пятая африканская женщина…» — «Гы», — гыкнул ефрейтор. — «…позволяет щупать себя в африканском лифте, идущем вниз, беспрепятственно и с очевидным удовольствием, помогает щупать себя и даже начинает щупать щупающего. В лифте, идущем вверх, этот показатель, увы, несколько ниже. Каждая четвёртая африканская женщина не применяет к щупающему насилия. Каждая третья — не стреляет по щупающему, но только в потолок. Каждая вторая африканка ухитряется накормить щупающего эклерами так, что он больше никогда к ним не притрагивается. Каждая первая — ни за что не заявит ментам о происшедшем, понадеявшись на кровную месть. Последнее к нам не относится, ибо кровная месть изжита в наших вологодских краях полностью и окончательно. ЮНЕСКО помалкивает о русских бабах в лифтах, но вряд ли они непокорнее африканских гордячек… Можно попить, ефрейтор?» Ефрейтор бережно поит меня из кружки №7.
.
Я честно отбарабанил три часа, оставив самое-самое — об ощупывании разновозрастных баб при должностях в лифтах госучреждений — на внелимитную финальную минуту, которую обговорил заранее. Я даже в туалет не просился (в обществе «Знание» оценили бы), но сволочи в зале вдруг, словно по команде, заорали: «Компот, компот», смазав концовку удавшейся лекции.
.
Отдельные пассажи ефрейтор записывал на телефон и победоносно выкладывал в «Инстаграм», знаками сообщая мне об ошеломляющем количестве лайков в секунду. Я понял, что этот показатель зашкаливал на 33-минутном откровении о том, как я однажды щупал за жопу. Это выглядело бы жёлтой беллетристикой, если бы не было хорошо задокументированной, проанализированной и осознанной правдой.
.
Все три часа идущие на поправку тяжелораненые из числа призванных на фронт умственно отсталых не обращали на меня никакого внимания.
Пытался повеситься на подтяжках олигофрен майор-особист Серёня, но всё время падал со стула, на который становился, чтобы, размахивая помочами, заарканить лампочку на длинном шнуре, однако ловкости не хватало, а навык ещё не выработался.
Десантник с позывным Матросов полтора часа бил лётчика с позывным Гастелло прикладом укороченного автомата по копчику; затем они менялись, но «Гастелло» бил «Матросова» по коленным чашечкам и не прикладом, а рукояткой табельного пистолета Стечкина.
Кавалеристы из СМЕРШа и заградотряда им. Государственной Думы первого созыва на приличном американском пели хором песню группы «Нирвана» Smells Like Teen Spirit: «Load up on guns, bring your friends / It’s fun to lose and to pretend / She’s over bored and self-assured / Oh, no, I know a dirty word / Hello, hello, hello, how low? / Hello, hello, hello, how low? / Hello, hello, hello, how low? / Hello, hello, hello…»
Тишайший Тихонов, денщик майора Серёни, показывая мне сразу два средних пальца, перекрикивал меня, повторяя лекцию слово в слово.
.
На тридцати двух предыдущих лекциях «О щупании баб в лифте» они делали то же самое.
.
«Три часа вышли», — закричал ефрейтор. «Но мы же договорились: ещё минуточку… я же не рассказал о…» — «Молчать, сволочь, — закричал ефрейтор. — Выносите лектора, пацаны. Сегодня без компота, сволочь».
.
Даже после потрясающей лекции они не соизволили ослабить на мне смирительную рубашку. Взяли за ногу и шею и, кривясь, словно я припахивающий кадавр, снесли в одиночную палату. 
