Лист кóроток, как день конца зимы.
Тридцатого, в февральскую кончину
(безвременную, ибо не по чину —
дурак, что бéлит дальние холмы,
жить должен долго, потому что снег —
наш инвентарь, и люди, жучки, санки
хотят катаца-мама и в болтанке
ломаца даже, до смешных калек
(ну, ноги там, спинные позвонки —
болячки детские!), лететь-ма впредь до этих…
до вешних месяцев в ручьях и в гололедях
от луж лекарство видеть и катки
(катки-ма — тоже панацея от).
А дамочка, что снег терпеть не может
на задранных при слове «первый» рожах,
в рисунках снега в волосах вразмёт,
на лепре улиц русских городов,
белёных по моторные макушки
в «отрой меня, водила» почеркушках,
блескучая в усах инспекторов,
пусть рук не распускает, никогда;
а жить положено — случится, даже долго,
шуми, красна, раскатисто, но долга
пред снегом, не простим), бежит вода
по венам, и проверить бы, но сил
нет даже на простое упражненье,
что ж за неповоротливость тюленья…
А листик кóроток: «Спасибо, ма. Жил-был». 
