Так далеко, а будто бы рукой
подать, — и небу хочется за тучи;
свербит у тверди, выгнутой дугой,
когда, всё вызвездив, кометою до кучи
сияет неразменным пятаком.
А потому что, ох, под колпаком:
глаз въедливый ресницами у линзы
ликует, наблюдая прямиком
туманностей неясности, зализы
корон светил и нелюдимость дыр.
И небо удаляется в надир,
не зная что и думать, коль загадок
отныне нет; глядишь, и антимир
покажется, свихнув миропорядок,
и сторону заветную Луны
серпами жать рванут до желтизны
лиц гастарбайтеров и родинок на карте —
Китаю в безвоздушье хоть бы хны,
и нету стороны — как пива в кварте,
тем более что стороны и нет.
А дальше — беспроглядней: у ракет
достанет неотёсанности камня,
рассадят лбами в прах стеклопакет —
и к чёртовой, ad astra, шаг чеканя.
Владелец зоркого! Остановись, забей,
расколоти до правильных дробей
свою — глаза по плошке — чечевицу;
мир неустроенно устроен, и плебей
за чечевичную похлёбку, не скривится,
отдаст большое «М» Кассиопей.
Зачем животным небо, Галилей? 
