Вещи бегут, как собаки кривые, по дому,
дом отвечает углами, несущестью стен,
как ты ни бейся, оставит пальто гематому,
ссадину брюкам, контузию шапке, взамен
гвоздь, лучше гроздь и побольше, в кишке коридора
молча попросит: — И чтоб ты дырявил рукав,
свитер несчастный туда и сюда визитёра,
чтоб ты повесился, ватник, прореху снискав!
— Больно же, — с вешалки раною делится платье.
Кресло с диваном всем видом перечат: — А нам?
— Дом тоже вещь, — объясняю рубахе, — вы братья:
окна — мячу, а дверные проёмы — трусам.
Кофта: — О да, но меня распускают, а этот…
Гвоздь лишь поглубже вживается в стенку — остёр.
— Что если стены (ох, обувь!) куда-нибудь съедут?
— Но только с полом и если готов гвоздодёр. —
И вопрошаю: — Ужели нельзя сговориться,
милые стены и шмотки, забыв синяки?
Дружба — великая вещь, она тоже жилица
с этого дня. Я сказал! — я сказал под хлопки. 
