Рожи парящие, вовсе зашитые рты,
знаками: некогда, надо ишачить, с досадой.
Это потом эволюция оторопела: эх, ты,
дура, им корм принимать, одному ли, бригадой,
к а к?!. Только поздно — малинов расплатою долг:
колокола наловчились повсюду и не утихая,
гул их плывущий заветный, зловещий, когда бы умолк,
кто б отличил от рассвета, собачьего лая,
праздника, ропота, смерти, рожденья, конца
жизни стеклянной самóй, у которой всё хрупко?
Не целовать у того, кто на троне отныне, крестца
без колокольной отмашки, не впасть в мясорубку,
даром что шляться нечем теперь, не покинуть её,
не схорониться под плинтусом, если вдруг новый
резать ночами поулично на прожитьё
станет, а колокол вякнет — хотя бы целковый
побережётся; ни птица под-над не скользнёт,
коли долбят по ушам, оттого на обед будет с маком;
буде же выхухоль экая вылезет, будто тут мёд,
переколотит набатный, ударив по экой «В атаку». 
