Проснулись, уже зная: он один
и переломит не щепоть хребтин,
а все; что одинок, но будет долог,
а нового не будет; и двустволок
в последний будет продано — ого;
но: выйдут продавцы и высоко
поднимут знамя отрасли, кривую
продаж в ответ на спрос, и поцелую
на складе опустевшем продавец
предастся с продавщицей наконец;
и прежде, утром, прошипит не Бэкон
на сковородке, а бекон: избеган
трусцой окрестной, душем освежён,
свинины юной средь молодожён
вобьёт яйцо, да не одно, и голод
угробит, и исполнит долг, как молот,
как старый добрый молот паровой,
и молодой довольный визг и вой
полдома растолкает: утро, хватит,
и треть кого-то тоже обрюхатит;
а мог бы натощак себе ружьё
продать, поднять и разнести в рваньё
себя, хозяина, учительницу старших,
что «очень плохо» ставила, но в фарше
и без него пребудет этот день:
стреляться на обрезах — и не лень
пилить стволы — захочется друг с другом,
с прохожими случайными, и трюком,
паля направо, а с другой руки
класть тех, кто слева, наперегонки
с ментами, увлекутся горожане,
а он другой, а он решит заране:
последнему (ль?) другим быть ни к чему.
И выбежит навстречу дню во тьму. 
