¡Застыть в лесу! И пусть ещё мороз,
сломав воды́ движение в природе,
не взялся за озёра в нас, народе,
как ни хотелось бы низам сорвать мейоз
в верхах, в трудящихся, не могут, и в кашне
поверх цыплячьей шеи уж стоится
за милую; да и почтарь слезницу
ещё не подал; а подаст — койне
есть, к счастию предвестников зимы:
«Гонцов не вешаем. ¿Так что там, в телеграмме?
Читайте, сволочь, заждались, и в грамме
вовнутрь потом не откажите. Мы
поладим — если завтра будет снег.
Ну или на неделе. Но не позже».
И с бляхой человек, лишаясь дрожи,
зачтёт: «На этих днях. Начнётся с рек.
И вы не сразу лезьте — тонок лёд.
Но вы, небось, отважитесь и, гаги
надев, чертить, отправитесь зигзаги
по нежным рекам? Бог вас да снесёт».
И вежливо икеевский стакан
вольёт в себя, и зажуёт улыбкой:
не стали вешать!.. ¡Замереть пред глыбкой
зимой в почтении на час, как Магеллан
перед проливом, щупая лицом,
расплывшимся от встречи со знакомой,
ажурные творения истомой
охваченной воды! ¡Став наглецом,
лыжню просящих лыжников просить:
«Я впитываю зиму. Подождите!»! —
«У нас же старты. Брысь». — «Я не в обиде,
но у меня снегá. Сдержите прыть!»! 
