Он в Галилее плотничал в тот год:
под Каной поднимал стропила выше, —
и веселился дом, и цветовод
хотел венку порядочных высот,
заоблачных каких-то: «Плотник, крыши
мне мало!» После этого не рос,
лишь разрастался дом его работы,
а чуть готов был — накануне тёс
зашил внутри всё, всё снаружи, — нёс
счастливый кто-то в дом кого-то; роды
вдогон вершились ловко, и ему
родители блаженное кричали
(он новый задирал дом): «Почему б
тебе, Иосиф, не взглянуть на дуб?
Посажен сразу, чтобы в матерьяле
для крыши сыну ты не знал нужды.
Едва по лбу припустятся морщины,
едва погибнет муж, а я следы
услышу в животе, его труды,
его седьмой росток, и вновь закину
пред повитухой ноги, дуб и сын —
смотри какой (и в снег его, в сугробы;
в тот год был снег): хохочет! — как один
взрастут уже в заманчивых мужчин,
достойных топора и дома!» — «Оба
довольны будут, если буду жив :-)».
А к вечеру в судьбе зияли бреши:
приплёлся человечек — и в надрыв:
«Мария с животом заметным!» Взвыв,
Иосиф-плотник рассудил: «Зарежу». 
