Сломавшись, человек стоит, стоит,
стоит, стоит, пока не станет с скорой
явиться и ворчать: «Толстопокрыт,
торчал пока, осадками. Уморой
пытаемся подвинуть с места, но
захватаны остроты, а чакона,
а хоровод вокруг, а “уж темно”,
а “скоро утро” и т. п. резоны,
приём, бессильны. Как нам быть? Приём», —
но и тогда ни с места. А проворно
как тут поспеешь, если мы живём —
и оттого ломаемся… Раздёрну
однажды сдуру шторы на окне,
застану утро и над той, что вместе
с ним вышла, но сломалась наравне
с другими (а держалась чуть не двести —
октябрь, ноябрь, бла-бла, почти что март —
дней и ночей. Кáк по ночам терпела?..),
кусочек солнца. Глупый перикард
наколется, заноет. Оголтело
сбежав, коснусь звезды: ещё скудна
и не укусит, пусть уже муруга.
И крикну той в лицо: «Идёт весна!
Пропустишь же. Я провожу. Дай руку».