Наверное, я наконец сгорел
в ночной жаре, больней которой, может,
лишь человек, лежащий среди дел
смешливых галок (взгляд в окно умножит
значение лежащего: асфальт
под ним свернулся мальчиком в утробе,
есть «страшно!» на лице, но здесь и скальд
жукóвский невесёлый острый, кроме
того, конечно, что лицо — моё;
тут электричка сдвинется в раздумье
и, захромав, потянется: шитьё
у времени мундирное — и ду́рье:
я упирáлся дó ночи, а труп
лежит не в первый раз, и не сегодня
он лёг под смерть в свету фонарных куп):
я утром встал поджарым и в исподнем
на крыше сел — подальше от дыры,
которая засасывала ночью
(так жутко ночью — так боюсь жары):
два солнца в небе. Били со всей мочью. 
