Иосиф, Сам, кандальников Всея
начальник, лишь вчера лизавший руки
начальникам Всего, зэкá, «а ну-ка,
поворотись, чучмек», — сказал, суя
под рёбра кулаком (недавний зэк
по фене ни бельмеса), — и навеки
чуть не уснул. И те же человеки,
которых он ломал, вминали бег
в зашедшееся сердце и над ним
болотами дышали. «Мыть сортиры.
До звёздных величин. А конвоиры
марают вслед. Приказ неисполним», —
лютел Иосиф, отлетая, да
не дали отлететь — и кто же… — братья!
Он вспомнил их иудины объятья —
и вновь едва не умер со стыда
за их бесчестье. И опять Рувим,
за двадцать рэ предавший, сделал чудо:
дышал Иосиф, — и плясал Иуда:
«Начальник дышит!» Чистый херувим.
И обнимались Дан и Завулон,
родные, старшие, и искренне, правдиво.
Иосиф думал: «Жалко. Нет мотива
к повешенью. Участливый закон». 
