Долго не решалась стать на стул —
лампочку от сумерек и вздохов
вставить в разговоры «промелькнул»,
«был — и нет» (с собою; и, угрохав
на такое вечер за окном,
выбегаешь с пёсьими глазами,
с жалкими глазами, ходуном
ходишь и, теснясь в метро с стадами,
воешь в голос гулу стада в тон,
а потом, прижавшись к человеку,
в чудо веришь целый перегон:
можно улыбаться, в фонотеку
погрузившись ухом. И зачем?
всё это — зачем теперь ей?); Рррита!
рук его боялась, уж с кем-кем,
а с его «а Рррита! с толку сбита
и не знает, кто в неё проник,
пальцами пробравшись в её зевы:
дева раздевается по лик,
дама раздевается до девы.
Не сама! лишь трепетно даёт!»
стоило робеть, дрожать, и было
чу́дно: подкрадётся — и вперёд:
руки снизу вверх, и губы с тыла.