Роняя время, стулья, долго, гулко
она пальто снимает; в переулке
уже слепцы одни — поводыри
не видят ни черта и изнутри
по громкой связи водят пешеходов
по перепутьям, а она со сводов
небес, с балкона, смотрит внутрь в пальто;
слепцы кричат: «В пальто ещё?» — «А то». —
«Что под пальто?» — хотят всё знать слепые. —
«Не помню». — «Может, перси зазывные?» —
«Не знаю я. Увижу — сообщу»;
в пальто бредёт к мушиному борщу,
но кажется ей, что в пальто не дело
в дому ходить, хлебать; она созрела:
пальто бросает, борщ плывёт в окно,
слепцов внизу съедая заодно
с её неясным зовом: «Увидала;
вот почему не раздевалась: ала
я под пальто, красна, как полудевы
смех над слепцом, умершим без согрева»;
слепцов желанье постучаться в дверь
одолевает — и колотят: «Верь, —
ощупывают перси, шею, лица
зарёванные, светлые, молиться
собравшиеся, верно, — всё не зря». —
«Я знаю», — отвечает им, варя
.
по-новой борщ. 
