На табуретке воя и припевов
о чём-то плохо слышимом из зевов
на уровне морском, бия в грудь тени
мужской, как полоумие, осенней,
а летом — длинной, сонной, фонаря,
.
животное стоит, и это я,
и постигает кантилену ночи,
слова которой столь чернорабочи,
с предлогами оставленной собаки
и голосом разлёта Нагасаки,
.
что стыдно, если долбят в батарею
предметами, которые, старея,
воткнутся, раскроят так иль инáче,
что падаешь и прячешься, незряче
к двери ногами, носом ко стене
.
без счёта дней живёшь, покуда нé
настанет ночь такая же другая,
другая сторона луны, вникая
в нотацию, кивнёт на табуретку:
теперь перед окном, без ловчей сетки.