Карла и Карл

Резала масло и хлеб и на хлеб клала масло,
чайник просила нагреть два стакана воды,
чёрен был чай, сахар зубы губил, ложка вязла,
чай обжигал, не лез в глотку, молчание «ты…»
и заикание «ложку б речного на масло,
горкой на булке» в ответ на могильное «ты…»
силились быть, заикание близилось, гасло,
вновь распиналось, опять веселило часы,
длинную стрелку, короткую — реже, и сахар
стачивал зубы под корень, до дёсен, резцы
кубик крошили, крошились о кубик, и ахал
снег в подоконник, стучал в подоконник, сосцы
дёргая туч треугольных и мишек без Маши,
ливень, ломал подоконник упавший в ночи́
прошлого лета какой-то без имени, мажа
чайную чернь блёстким росчерком «ну поучи
быть водомеркой», бродило какое ж колено
тех водомерок, которые… ти́нистый чай
ложку топил, кипяток, как чугун из мартена
мастеру в глотку вливаясь, обваривал знай
и перехватывал горло, когда леденели —
а застывали всегда — этот Карл, этот чай
и эта Карла. И Карл выходил и на теле
резал уставшие вены с весёлым «пущай».
Карла за ним выбегала и резала вены
с светлым «вот так», прибегала и резала хлеб,
масло, и Карлы сомнения были мгновенны:
Карл возвращался, на то и судебный вертеп.