Не отличить

Победа в танке — это пораженье
врага в антитетической машине:
собаки в танке блеют петушино
на ломаном на нашем, что мишенью
не могут больше быть. Ну и прекрасно.
И мы их раскурочиваем нафиг
наводкою прямою. Это навык,
пристал уже, сложился, и соблазна
не избежать — война идёт лет триста.
Автоматóны. И не осрамиться
собакам в танке невозможно; фрица
обычна сдача: пусть и из батиста
кальсоны — а полнёхоньки навоза,
«покажь-покажь», а покупают шнапсом:
повылезут из пламени и асам
не жмутся наливать до слёз, и слёзы
из наших зенок толсто пахнут спиртом;
галдят: «По первой, по второй, по третьей», —
и на седьмой винишься: де, ошметий
могли бы избежать, но в неубитом
враге есть что-то, что включает навык;
и на ножищах лачут командиру
показанные когти; и к блондину,
седой собаке, к Шарику, мол, шавок
вам мало (ржут), под бок ложатся нá ночь
и спят, как дети, у маслопровода;
и за сливянкой бегают к народам,
и бьют народ за скаредность: «Иваныч,
бутылку дали, а у них бутылок
не погребá — подвалы; били в зубы,
и вот он, ящик, пейте се сугубо»;
и девок для осмотра из месилок
приводят: «Из развалин, их там уймы.
Вот эта — Магдалина. Магдалина.
Берёте в толк?» — берём: неодолима
к ней тяга всех в машине; разве думы,
былое и воспоминанья, гложут:
у каждого остались эти… семьи,
но сеча тут, но тут не черноземье,
но это дань, «положь её», и в ложу
партера первым просим командира…
Когда мы спим, одни ли, или с Магдой,
они — они — палят и злятся: «Падай!»,
коль дом родной не валится; вестимо,
а дети их попадали из окон,
едва заслышав гул чужих снарядов.
Гремя огнём, сверкая сталью, в адов
бой ввязываются, и ты растроган.