Когда вращается Земля,
меня подкашивает. Кто бы
свет отключил на небе, — оба,
верчение и Путь, юля,
выносят мозг, портвейн выносят,
и не хорош подъездный «прозит»,
и в снег ложусь до февраля.
.
Привыкну ль таять в нём, в себе
копаясь: с кем ты был и сколько
орехов раскроила колка
у пасть открывших? в скорлупе
нашлась ли у приматов совесть?
что если беззаботно псоветь:
не унывать, не пить, т. п.?
.
А не вращается Земля,
а ночь темна февральским дымом,
столбом стоящим, одолимым
круженьем только, — и угля
не выть, помалкивать, стаканы
марать заваркою поганой
хватает лишь до февраля.
.
С таким собою вместе есть
нельзя, не то что в строчку слово
укладывать, за тем чтоб снова
и снова в будущем как весть
значения, смеясь ли, плача,
её твердили (не иначе :-)).
И я встаю с ухмылкой: «Есть!»