Философский барк

Взять можно было, уплывая прочь,
животное, растение и ливень
(зимою — снегопад, который дочь
когда-то изумил: был беспрерывен,
и поутру она тонула вся,
за исключеньем тянущейся правой,
которая в сугробе, не прося
«скорей сюда», топырилась жирафой
«в повязанном на голову платке». —
«Нет, в варежке». — «Нет, в вологодской шали
жирафа хороша!»). И брали не
пальто и сухари, но выручали
свою любовь к живому существу —
и на груди несли на борт вторую
собаку, лошадь, чёрную вдову,
на родине, увы, оставив сбрую,
укусы и медаль за милый вид;
и забирали не галоши с маслом,
но потакали нежности к «молчит,
но вот родит — со всяким шаром красным
я не наговорюсь», — и пó две барк
папи́ровки, желтофиоли, ели
на палубах терпел; терпел и парк,
оставшийся без зоркой акварели:
желтофиоль любила на его
аллею из окна смотреть, и клёнам
её глазастость нравилась, мертвó
теперь повисли в воздухе смышлёном.
(…)
Дул ветер, разумеется, на юг:
там снег другой, и не дождило сроду,
и съедены собаки, и не крюк —
не вдруг попасть домой, а там свобода.