У всякого скота родится сын;
сын всякого скота заране прелесть:
на ножки станет сам, стесняясь: «Зрелись
кошмары в люльке: наступила стынь,
и мамины насильники пришли, —
и вот я тут»; сам грудь возьмёт у мамы;
насытившись, с короткими умами,
которые умеют разлюли-
малину провернуть и припевать,
сойдётся сам, затем что сиська сиськой,
а борода созреет — вслед таксистской
воде занюхать нé даст сиську мать,
«не дашь же, мам?» — и сам падёт плашмя
мордашкой в резвый снег и на карачках
счастливый-пресчастливый первым в скачках
придёт, обставив жучку с четырьмя
особенными лапами. И — сам,
чуть бороду почувствует, скотина,
к кресту прибьёт единственного Сына,
которого узнает по глазам.
сын всякого скота заране прелесть:
на ножки станет сам, стесняясь: «Зрелись
кошмары в люльке: наступила стынь,
и мамины насильники пришли, —
и вот я тут»; сам грудь возьмёт у мамы;
насытившись, с короткими умами,
которые умеют разлюли-
малину провернуть и припевать,
сойдётся сам, затем что сиська сиськой,
а борода созреет — вслед таксистской
воде занюхать нé даст сиську мать,
«не дашь же, мам?» — и сам падёт плашмя
мордашкой в резвый снег и на карачках
счастливый-пресчастливый первым в скачках
придёт, обставив жучку с четырьмя
особенными лапами. И — сам,
чуть бороду почувствует, скотина,
к кресту прибьёт единственного Сына,
которого узнает по глазам.