Это рисунок вождя — этот солнечный круг,
эту небесную твердь оживляющий вусмерть:
в доме на солнце сначала не стало фрамуг:
было волнение в воздухе — выдуло в русле
первой ударной волны все фрамуги, затем
выдуло окна, скрутив всё внутри; на диванах
люди сидели различных размеров, и тем
для разговоров хватало: о фата-морганах
и об эклерах горланил поменьше народ;
люди сердечники дули прилежно лекарства,
каплям лекарств объясняясь в любви: де, двухсот
капель хватает, чтоб быть широко, но без барства;
люди в пенсне обсуждали не гол, но Мисюсь, —
всех сорвало, перемяло, сломало, улыбок
и селезёнок с ключицами — не утомлюсь
цифру назвать: триста двадцать, — носилось, и липок
и кумачов перекрик был «я тут!» их теней
в комнатах в вынутых волнами воздуха окнах.
Но: ещё светит звезда. Но: тем страх нутряней,
чем бесноватее эти рисунки на стогнах.
эту небесную твердь оживляющий вусмерть:
в доме на солнце сначала не стало фрамуг:
было волнение в воздухе — выдуло в русле
первой ударной волны все фрамуги, затем
выдуло окна, скрутив всё внутри; на диванах
люди сидели различных размеров, и тем
для разговоров хватало: о фата-морганах
и об эклерах горланил поменьше народ;
люди сердечники дули прилежно лекарства,
каплям лекарств объясняясь в любви: де, двухсот
капель хватает, чтоб быть широко, но без барства;
люди в пенсне обсуждали не гол, но Мисюсь, —
всех сорвало, перемяло, сломало, улыбок
и селезёнок с ключицами — не утомлюсь
цифру назвать: триста двадцать, — носилось, и липок
и кумачов перекрик был «я тут!» их теней
в комнатах в вынутых волнами воздуха окнах.
Но: ещё светит звезда. Но: тем страх нутряней,
чем бесноватее эти рисунки на стогнах.