Идиллия-2

Берётся тот,
кто чуть ли не пари́т,
не птичка, но добряк, который гнид,
казалось бы, чего любить их, ножкой
ступай, дави, — не давит, не тетёшкай —
тетёшкает из-под ступни лопух
и подорожник, извещая вслух,
что он спешит к стадам, стада лелеять,
кормить и спать укладывать, лилее
и косиножке нежно говорит,
и те меняют шрифт: был мелкий шрифт
«Мы здесь, не раздави», теперь шрифт крупный,
и он обходит стороной и в бубны
стучит: «Иду: витаю, иногда
ступаю, отпустите грех».
Беда
была бы, если б для всеобщей лепки
был выбран кто-то ангельский, но крепкий:
семь дней стоять с веслом, когда тобой
командуют: замри-умри-устрой
так, чтобы выраженье под очками
приличествовало не временами —
всегда — фигуре девушки с веслом,
а сами падеспань уже козлом
отплясывают, сами хлещут бражку
и сами за неделю по барашку
откушали легко, а сами губ
касаются друг дружки, ибо люб-
любá, а сами шикают: «Как струнка!»
и лепят-отдыхают, только слюнка
глотается, и глиняный карьер
не иссякает, это ль не пример
модели без иъяна, ибо некто
покрепче уж сломался б от дефекта
с названьем кратким «нервы».
Пастушок
же беспримерно гнётся, и кружок
из глины лепки вёсельной скульптуры
его ваяет, ибо нет фигуры
отменнее для «Девушки с веслом»,
и надо же заняться ремеслом
любителям медовых губ подружек,
дружков, загара, полных бражки кружек,
а также падеспани. Да и круг
небрежно узок для таких потуг:
на пастораль в одну шестую суши
один пастух Ванёк.
А у Ванюши
дел, между прочим, пропасть, целых три:
он ходит за стадами, лижет при
пастушестве своём пейзанку Зину,
он — девушка с веслом, когда малину
одолевает разлюли, и он
(четыре то есть) бьёт котят веслом.