Он, повалив нас в хоженую глину,
вломив в усердный ливень громом залпа
чего-то рокового, будто псина,
не отвечая на «за что?» на алом
едином рту, оскаленном до пятен
на лёгких, лижет каждого, — и «Лёгкий, —
записывают аггелы, — попятен,
не по пути, свободен, охай-охай,
поздняк метаться, не поможет, сволочь».
.
Так пишут его аггелы, чернила
составами губя, и пахнут ороч,
вотяк, татарин, русский швыром, гнило.
.
Не сохнут в бездне глиняной чернила;
он промокает записи оскалом
скорее грустным, чем весёлым. Мило:
мы наконец свободны всем кагалом.
вломив в усердный ливень громом залпа
чего-то рокового, будто псина,
не отвечая на «за что?» на алом
едином рту, оскаленном до пятен
на лёгких, лижет каждого, — и «Лёгкий, —
записывают аггелы, — попятен,
не по пути, свободен, охай-охай,
поздняк метаться, не поможет, сволочь».
.
Так пишут его аггелы, чернила
составами губя, и пахнут ороч,
вотяк, татарин, русский швыром, гнило.
.
Не сохнут в бездне глиняной чернила;
он промокает записи оскалом
скорее грустным, чем весёлым. Мило:
мы наконец свободны всем кагалом.
