Закатилась матерь: «Нá гранату,
ты её держи, держи, держи».
После хохотнула: «Опиаты
всё же беспримерно хороши».
Приставала позже: «Свари водки.
Что стоишь? Давай вари, вари».
А потом цеплялась: «В обе глотки.
В обе глушим. Пей же. Наши при…»
Залилась затем: «Я пошутила.
Я чеку не тронула. Положь».
Скуку разгоняла следом: «Мило,
ты в меня не бросил. Ты даёшь».
Через время выла: «…при Варшаве
наших танков пропасть полегло».
Выла дальше, нож в руке кровавя:
«Чё не подвываешь, ты, мурло?
Ганс-собака. Ну-ка стройсь в колонну
пó пять — и на фронт. Гранату — нá.
Я чеку сняла. Мне похоронно
ненаглядней, опустошена —
если нет войны. В кровавой бане —
подвывай — одухотворена
мать твоя по локоть, а в гортани —
ком иконный, ик святой: война».
ты её держи, держи, держи».
После хохотнула: «Опиаты
всё же беспримерно хороши».
Приставала позже: «Свари водки.
Что стоишь? Давай вари, вари».
А потом цеплялась: «В обе глотки.
В обе глушим. Пей же. Наши при…»
Залилась затем: «Я пошутила.
Я чеку не тронула. Положь».
Скуку разгоняла следом: «Мило,
ты в меня не бросил. Ты даёшь».
Через время выла: «…при Варшаве
наших танков пропасть полегло».
Выла дальше, нож в руке кровавя:
«Чё не подвываешь, ты, мурло?
Ганс-собака. Ну-ка стройсь в колонну
пó пять — и на фронт. Гранату — нá.
Я чеку сняла. Мне похоронно
ненаглядней, опустошена —
если нет войны. В кровавой бане —
подвывай — одухотворена
мать твоя по локоть, а в гортани —
ком иконный, ик святой: война».