Подсолнечник, который так любим —
не в фунтиках, но в солнцах (жив не буду,
в светилах, суки), — фюрером, другим
аукается жирной, необутой,
раздетой (и исподнее долой,
исподнее гниёт нещадно долго)
подкормкой, удобрением, домой
невозвращеньем человека долга
(повинности в отсутствие ума),
чтоб пиночетофюрер лузгал вволю,
до пенной шелухи: одна губа
не дура, и другая, балаболя,
выпрастывает семечковый круг.
Аукается утучненьем почвы,
задабриваньем, только б без натуг
телилось поле боя, бабы с почты
таскали похоронки. «Вирве вас,
такий апофеоз нерідко… рвоту…
не знаю… викликає». Я угас
на этом Куликовском вместе с ротой,
нас миномёты закопали в край
подсолнечника, но не до конца же:
я каркал, и меня на урожай
на наши трупы попросили даже
не взглядывать: «Та не дивіться!» Ха:
нашли зачем-то и спасли зачем-то,
не ведая, что тело — шелуха,
на ротовом отверстье пиночета.
1 Комментарии
не в фунтиках, но в солнцах (жив не буду,
в светилах, суки), — фюрером, другим
аукается жирной, необутой,
раздетой (и исподнее долой,
исподнее гниёт нещадно долго)
подкормкой, удобрением, домой
невозвращеньем человека долга
(повинности в отсутствие ума),
чтоб пиночетофюрер лузгал вволю,
до пенной шелухи: одна губа
не дура, и другая, балаболя,
выпрастывает семечковый круг.
Аукается утучненьем почвы,
задабриваньем, только б без натуг
телилось поле боя, бабы с почты
таскали похоронки. «Вирве вас,
такий апофеоз нерідко… рвоту…
не знаю… викликає». Я угас
на этом Куликовском вместе с ротой,
нас миномёты закопали в край
подсолнечника, но не до конца же:
я каркал, и меня на урожай
на наши трупы попросили даже
не взглядывать: «Та не дивіться!» Ха:
нашли зачем-то и спасли зачем-то,
не ведая, что тело — шелуха,
на ротовом отверстье пиночета.