Весёлые, они расскажут ей,
как он её неволил и цветами
умасливал: однажды с тремястами
ромашками осьмнадцать этажей
без лонжи одолел и одарил:
«Так ловко лез. Типичный гамадрил».
.
И ублажал нарядами: сошьёт
две рукавицы для желдорработы,
сваляет пару валенок и, пота
не утерев, бежит, стучится: «Вот.
Пошил, свалял. Пожалуйста, примерь».
Всем телом бился в вéдомую дверь.
.
И вкусности, доказано, совал:
горбушку чесноком начистит, солью
посыплет от души и ноет с болью:
«Откушай, отощала, не овал,
но треугольник лик твой. Сам бы ел.
И молоком запила бы пробел».
.
А серенады пел красиво как:
«Да в мегафон. Да с трио бандуристов».
И умирал под окнами: раз, выстыв,
и впрямь упал: «Стал твёрдым, но размяк.
А выйти и помочь вы не смогли-с?
Не захотели-с? Не было, ах, близ…»
.
Суд доказал, что он её имел:
«Вот и живот взрастающий на месте.
Давали-с. И не раз. Вы жили вместе»,
и на её: «Смешнейшее из дел.
Ребёнок не его. Кто он такой?!»
ржал, заливаясь, и наперебой,
.
и вновь смеялся, слёзками блестел.
как он её неволил и цветами
умасливал: однажды с тремястами
ромашками осьмнадцать этажей
без лонжи одолел и одарил:
«Так ловко лез. Типичный гамадрил».
.
И ублажал нарядами: сошьёт
две рукавицы для желдорработы,
сваляет пару валенок и, пота
не утерев, бежит, стучится: «Вот.
Пошил, свалял. Пожалуйста, примерь».
Всем телом бился в вéдомую дверь.
.
И вкусности, доказано, совал:
горбушку чесноком начистит, солью
посыплет от души и ноет с болью:
«Откушай, отощала, не овал,
но треугольник лик твой. Сам бы ел.
И молоком запила бы пробел».
.
А серенады пел красиво как:
«Да в мегафон. Да с трио бандуристов».
И умирал под окнами: раз, выстыв,
и впрямь упал: «Стал твёрдым, но размяк.
А выйти и помочь вы не смогли-с?
Не захотели-с? Не было, ах, близ…»
.
Суд доказал, что он её имел:
«Вот и живот взрастающий на месте.
Давали-с. И не раз. Вы жили вместе»,
и на её: «Смешнейшее из дел.
Ребёнок не его. Кто он такой?!»
ржал, заливаясь, и наперебой,
.
и вновь смеялся, слёзками блестел.