Нашмальчик

Малабарский пейзаж нарисован дитём из-под сна
пятернёй, и другой, потому что она не нужна,
сами ешьте, и бесит, ранимая манная каша,
на всём фронте размазана вусмерть и взрыта, не наша
потому что, а наши лежат-пропадают в планшете
командира, набор карандашиков: он на манжете,
лейтенант, рисовал направления смерти, а боль
самым красным, конечно, и в красном кричал: «Измусоль!
.
Разотри их в бактерии, мальчик, когда нас опять
по билбордам размажут». В пейзаже таком не обнять
ни своих, ни чужих; разве лошадь в пейзаже скелетом
глаз зацепит, и всплачет о ней левитан: «В разогретом,
лучше лампой паяльной, подплечном куске росинанта
вкус, вы жуйте, отыщется, и у него лейтенанта
будут вязкие нотки, пот, слёзы, отменная шмаль, —
двадцать восемь кихотов роняли себя в эту шваль,
.
в эти сонмы мамаев, куда там мосфильму». Слюной
карамельной со сна краснощёкий нашмальчик, на вой
исходя: «Рисовать, а не жрать эту жопу!», раз плюнет,
и другой, в этот фронт, в эту чашу; сиропные слюни
станут маслом, которое кашу не портит; и жучке
поверх каски тарелку в воронках наденет. У случки
среднерусского мальчика с бытом есть этакий вид:
неизбывной войны. Дай таблетки ему — голосит.