Разъоформляется в плавник
нога сначала: пара пальцев
срастается у сортавальцев,
серпуховчан и в Егорлык
нырявших в детстве с головой;
второй и третий пальцы прежде
других: не хочется — разрежьте,
пока не налились икрой
и чешуя по телу нé
пустилась оголтелым бегом
(в плавник, в плавник: и человеком
ещё не стал, а уж вчерне
не латимерия — так скат,
а ни в какое не копыто).
Потом сократовский забыто —
а был ли лбище? — наугад
суётся в воды, в зеркала, —
а в них под красную фуражку
схоронен лобик, и кондрашка
не выход, ломка расцвела.
Затем ссыхается рука,
не эта, левая, и вскоре
она короче правой; в оре:
«На сантиметры! не слегка!» —
святая правда-матка. Морд
мутация коснётся тоже:
под низким лобиком на коже
рябь оспин, лучше бы аборт.
И рост, конечно, жмётся вспять:
нам ста шестидесяти хватит…
А может, в бабочку на вате? —
Нам кобой быть не привыкать.
нога сначала: пара пальцев
срастается у сортавальцев,
серпуховчан и в Егорлык
нырявших в детстве с головой;
второй и третий пальцы прежде
других: не хочется — разрежьте,
пока не налились икрой
и чешуя по телу нé
пустилась оголтелым бегом
(в плавник, в плавник: и человеком
ещё не стал, а уж вчерне
не латимерия — так скат,
а ни в какое не копыто).
Потом сократовский забыто —
а был ли лбище? — наугад
суётся в воды, в зеркала, —
а в них под красную фуражку
схоронен лобик, и кондрашка
не выход, ломка расцвела.
Затем ссыхается рука,
не эта, левая, и вскоре
она короче правой; в оре:
«На сантиметры! не слегка!» —
святая правда-матка. Морд
мутация коснётся тоже:
под низким лобиком на коже
рябь оспин, лучше бы аборт.
И рост, конечно, жмётся вспять:
нам ста шестидесяти хватит…
А может, в бабочку на вате? —
Нам кобой быть не привыкать.