Где часовщик?

Где часовщик? Его волненье — время,
а тут часы стоят: когда они
валяют межеумка, всё к морфеме
«час», мере жизни, сводится, а «ы»
сугубит перекурку до столицы
и городов, и волостей вокруг,
и всякий не седеет, но стремится,
и всякий замирает, но на стук
часов готов бежать, пока прямее
прямой не ляжет в ящик под землёй.
Где часовщик? Часы, самодавлея,
назад пошли: вон тот топтал культёй
ноги того, кто бил культёю длани
(они о преимуществах гранат
и мин дрались, и каждый к своей ране
взывал), и вот же — оба, невдогад,
что это уже было, лапы-лапы
целёхоньки, охотливо в войну
бросаются, — и скоро мамы-папы
зачнут нас-вас. Где часовщик? А ну
найдитесь и исправьте эти склянки,
они бренчат назад, мне скоро пять,
зачем мне снова первый снег и санки?
Позвольте жить своё и умирать.