Мёд на её губах

И чемоданы вновь вокруг, в руках,
и время тарабарское: ко свету —
а волки режут всякого раздето-
июльским выходящего шарáх:
.
с моста нырнуть, не всплыть и ко станку,
пусть даже рекостав, а ледоходы
забыты навсегда («второго года
рязани разоренья пра в шугу —
.
в шугу, не в лёд — с разбега и тонул,
вода жидка была, несла, топила»).
Всё как в ту ночь: под дверью, про стропила
читает, пока я очнусь и в гул
.
впаду, дверь приоткрыв: ты кто вообще;
какое время, знаешь? — общей спячки;
шатаются тут; бередят болячки
сочувствованья; водки и борщей
.
не дам, варить не буду; кыш, пошла,
ошиблась не то слово; в чемоданах,
как в кори; с книжкой, грамотная; званых
гоню в пургу, незваная скула
.
бледна, пока не свёрнута; я боль
не покупаю, мне своей хватает…
Сто тщетных лет прошло, год не охáю
из всех двухсот, — и вновь из ниотколь
.
какая-то пришла и рвёт звонок,
и обрывает спячку: «Здравствуй, милый.
Я всё-таки к тебе. Не трогай вилы —
я не ошиблась. Я не воронок,
.
я с мёдом: лапу в сласти облизнёшь —
отпустят спячка, скотство» Вся седая,
и прежней красоты, и дарвалдая,
тогдашний хрупкий голос. «Дай мне нож, —
.
я ей сказал. — Спокойно. Нож. Не йод.
Ты с кем сейчас? Его сейчас зарежу.
С тобой хочу, и в нём должны быть бреши».
Мёд на её губах, заткнул меня лишь мёд.