Скоро зима, скоро спячка, читаю, чтоб снилось:
снятся любимые строчки, — и мозглая стылость
не проедает насквозь и в незнании спишь:
штрифель засони съедает нелепая мышь,
яблоки эти последние, но и нелепая
тоже последняя, не восполнимая требою:
.
сколь ни молись, а случилось, взлетели, и время
завтра закончится, и не единое семя
яблони, или добра, или твари с хребтом
уж не проклюнется, жалко их, нам поделом:
не без уродов, но стадо, всего-то животные,
в роту собьёмся и подлости деем, а ротные —
.
фюрер да вождь; да и некому клянчить прощенье:
Отче наш, вылечи рвоту, не делай тощее,
ветер сдувает кащеев, болеть лучевой —
то же, что заживо гнить; Отче, наш часовой,
выстрели, выстрели, выстрели, выстрели, выстрели,
ибо истлели, к скончанью готовы мы, вызрели…
.
Мальчик дворовый — не я ли? — катается, мама,
в хрупком снегу увязает, но этого мало:
обе руки отморожены, чтобы хвостом
пóезда мимо лепила их отнял, притом
ровно по плечи, притом что мы смертью затурканы, —
а я лежу, сон смежи́л навсегда мои бу́ркалы.
снятся любимые строчки, — и мозглая стылость
не проедает насквозь и в незнании спишь:
штрифель засони съедает нелепая мышь,
яблоки эти последние, но и нелепая
тоже последняя, не восполнимая требою:
.
сколь ни молись, а случилось, взлетели, и время
завтра закончится, и не единое семя
яблони, или добра, или твари с хребтом
уж не проклюнется, жалко их, нам поделом:
не без уродов, но стадо, всего-то животные,
в роту собьёмся и подлости деем, а ротные —
.
фюрер да вождь; да и некому клянчить прощенье:
Отче наш, вылечи рвоту, не делай тощее,
ветер сдувает кащеев, болеть лучевой —
то же, что заживо гнить; Отче, наш часовой,
выстрели, выстрели, выстрели, выстрели, выстрели,
ибо истлели, к скончанью готовы мы, вызрели…
.
Мальчик дворовый — не я ли? — катается, мама,
в хрупком снегу увязает, но этого мало:
обе руки отморожены, чтобы хвостом
пóезда мимо лепила их отнял, притом
ровно по плечи, притом что мы смертью затурканы, —
а я лежу, сон смежи́л навсегда мои бу́ркалы.