На заре после снегопада многие чернолицы

Идущие гуськом таранят залежи.
Шилклоперы, Козловы и Гонсалесы,
идущие гуськом на белогорье,
болели прежде раком, мозгом, корью,
теперь они гуськом идут, но зá руки,
чтоб вместе не пропасть, не, не — не в Мáлаге,
идут гуськом в снегах, идут Из Леса,
в котором от ружья в Христос Воскресе,
в снегá стеной, скрываются воистину,
пока мы ловим их в силки амнистии
.
и голыми руками чернодюжины,
исподличавшись: подле рельсов в Тушине,
да с понятóй француженкой из наших,
она даёт. Они на променажах
идут на свет любви столь зачарованно,
что взять сачком их, бражников, штуковина
не потная, сухая. В вьюгу роту
прелестной залучаем, а чего там
из них потом готовят — антрекоты ли,
гуляш ли, фрикасе ли… Мы сработали.
.
На снегопадной зорьке кровь на бабочках
Хавьерах, Мишках-тедди и Аркашечках,
гуськом пробивших снег движенья ради
и, на беду, бедро Маринывлáди
увидевших, черна исси́ня, угольно,
зима — а загоревшие, а кукольный
Гонсалес быстр: куда живее зайца
уносится от бёдер, и казаться
вдруг начинает, что и думать нечего
догнать гранатой зайчика-кузнечика.