Он всё сам, и деточки его —
тоже загляденье: без оркестра
техника-смотрителя («Мать…») о
стенку головой («…слышь, Клитемнестра,
распахни тулуп, дай укусить
за сосок, мы — форменные змеи») —
и с ключами ввысь, на крышу, ить
крыша хороша для одиссеи
с метким камнепадом всё равно
на кого: «Но первым будет дворник.
А вторым я в мокрое пятно
превратить мечтаю… нынче вторник?..» —
«Вторник». — «…одну сволочь из детей:
сволочь ходит в Зимний сад с мадамой.
Эта сволочь — лишний чел, ей-ей:
резв и мил». — «А прочих, преупрямый,
мне доверь, ага?» — «Ага». — «Судьбе
то есть, то есть их куску фортуны:
я глаза закрою, и в толпе
ротозеев, пялящихся в лу́ны,
кирпичи роняющих на них,
сделается брешь по форме призмы». —
«Если кирпичи из пробивных». —
«Это да: возможны аневризмы,
но не дыры в головах внизу…»
Ас небесный, он висит над бездной
городов. «Сейчас, лишь растрясу
весь бомбокомплект над бесполезной
кодлой мам и их грудных детей,
что сейчас смешно труся́т в подвалы…» —
«Милый, по пути домой успей
в магазин: купи мальчишкам сала». —
«Ну не знаю, милая, мне звёзд
рисовать придётся уйму с прорвой:
город подо мной ширококост
в бёдрах дам, и без полулитровой
не понять, на чём их малевать, —
всё в душонках-звёздах, даже брюхо…»
«На хвосте попробуй, он же гладь…» —
«Сала детям? — Оторву! Спокуха!»