***
Влетает бомбою живой —
и останавливает время.
Земельный шарик под Москвой —
юла и кругл! — нарывом зрея,
ломает контур: суш и вод
букóлики и пасторали,
вписавшись в гриб поганый, под
поспешным снегом замирали
и западали, как глаза
ученика из головастых:
стекая с сочным злаком за
ионосферу в маске, ластах
(в Оке слонялся), он кричал:
«А всё же плоская! Доволен».
И поэтических начал
следы с таких-то колоколен
уже виднелись: «Сколько ж вас», —
большеголовый пальцем тыкал
в слонов под весью, где каркас
Земли остыл в разгар каникул.
Тут время, прекратившись, вновь
пошло. Пацан напрасно хныкал.
Но вот зачем, скажи, морковь.
***
На мартовском толе токуют тарелки:
— Оне налетят,
корпускулы в ряби с «вы так одиноки,
до постных цитат
о беге на длинные», — кáк огрызнёмся?
коль скоро февраль,
и крыша в позёмке, и трубы с угаром
котлетной еды,
и те, что не смёрзли, особенно порознь,
но столь же тверды:
не пикнут опять — или снова ответят:
«У нас пастораль.
Колбаской на катере к матери скатертью
с вашим шестым
краснеющим флагами флотом, —
без вас подсластим».
Февраль-то? и чем же? пролезшим
за ним январём,
когда отбивает следить и у тех,
кто обязан следы
плести на снегах, потому что
утробы пусты
у зверя, который хватает за горло:
«Три шкуры сдерём
на ужин с пасту́шки»? Подъедены мышки.
И даже «пшена б!»
уже не звенит, оттого что не смех,
а, ей-богу, киднап.
(…)
Во-первых, наверно, не вертится.
Á во-вторых —
и всякая сволочь не вправе! —
одни, безотцовщина мы.
И плоская, может; и строгости
круглой зимы.
А нам хорошо, и не надо нам
тут позывных.
***
Неровная Земля заране наша!
Взять плоскогорье, выровняв его
и прировняв к тому, чего нет глаже:
к хоть-шаром-покати пространству, о
наш натиск обломавшему хребтины
высот для долговременной стрельбы
во русские народные картины
«Урлой незваной, кодлою, абы́
сровнять с землёй, мы прёмся к вам, ненаши»
и «С вами — бох, а с нами наша мать,
безудерно рожающая, в раже
фронтами украинскими рожать,
рожать, рожать, рожать во имя мяса
готовая», — *овно-вопрос, братан.
Тут плоско будет, братка, и чумазо,
вот почему мы сбережём фонтан
среди долины ровные сортиров
в одно очко. Увидь, брательник: тьмы
и тьмы на плоской суше, размундирив
себя, сидят и делают холмы.
