Когда моё время высохнет, как паруса в доке,
Я превращусь в другого и мы заведём детей,
Облако уймётся, ветер замрёт, а на одном ожоге
Попробуй-ка полетай в окружении якорей.
Стоянки в оливах и мраморе, но обратны ветру,
Суша и небо сливаются у окоёма, но туда бы доплыть.
Я б не никогда не поднялся, если б утратил веру,
Которую страшно принять, но легко убить.
Посему у меня условие: отлучка морского ветра,
То есть ни строчки больше, вернее — моя смерть.
Вряд ли раньше, зато прогонишь потом гримёра:
«Я всё сама» и водрузишь меня на мольберт.
Вот такая нескладная прихоть: прошу уступить душу:
Моя, видите ли, истрепалась — вашу хочу.
С тобою я счастлив, но не пишу — это не нужно;
Рядом с собой лезу на стенку, а потому кричу.
Подле тебя строфы слагаются сами, что плохо.
А без тебя убегают, никак не поймать, — хорошо!
Смерть от приступа счастья, и никакого подвоха;
Ужас натужной житейской любви — это свежо.
Я бы напел этот вздор хоть первой, хоть встречной
(После тебя ни одна ни на йоту не дорога),
Лишь бы вернуться к тебе — ну и к себе, конечно.
Море, отдай мне её — или прими дурака. 
