Я целый день в окно гляжу,
окно тюремное,
я тут надолго задержусь,
на жизнь, наверное.
И слёзы льются по лицу,
бегут растерянно,
не подлецу, а беглецу
судьба измерена.
Не предавал, не воровал,
любил лишь с нежностью,
за что убили наповал
со всей прилежностью?
Мне оставалось двадцать дней,
теперь — двадцаточка;
я так хотел сквитаться с ней,
да вот накладочка:
Подкоп был вырыт не туда:
с рекою встретился,
на зону прибыла вода,
и я расклеился:
Зашёл к начальнику на чай,
а он ест финики,
кость встала в горле невзначай,
и мент уж синенький.
Суд обвинил меня во лжи,
во враках жалостных:
«Он мёртв, а ты зачем-то жив», —
пропели благостно…
Окно тюремное открыть
не так уж хлопотно,
над зоной можно воспарить,
да враз ухлопают.
Тут через шаг стоит вохрá
и в небо зыркает,
стреляет даже в комара,
а после фыркает.
Но я посмею всё равно,
чтоб с нею свидеться.
Чтоб нож приставить, и в окно —
не жаль скопытиться. 
