На лютом холоде трепали обувь люди,
Забытый летом бился сарафан,
Стояли реки, плёл своё буран,
Высокоплан гнул крылья в неуюте,
Луна терзалась: что если остаться,
От Солнца проку мало всё равно —
Зима оглохла, целый день темно,
Чего ж тогда туда-сюда мотаться,
Затвердевали на морозе птицы
И мерно падали, зато летел волан,
Запущенный в густой туман
На летней даче около столицы,
Пластмассовые пёрышки, чего там,
Ему на стужу было с высоты,
Макая в градус кровной широты,
Ветр гнал его по свет очей долготам,
Метель дурила голову рассвету,
На реках в полутьме потел народ,
Усидчивый эстетско-рыбный сброд:
Плотва не верила крючковому балету,
Под платьицем из ледяного ситца,
Скучающем на бельевом плече,
Меридиан устраивал стипль-чез:
Народ бежал куда глаза от шпица,
А тот всего лишь утренне ласкался.
И тут я понял: это же зима,
Её последний день, и тьма,
Признав вину, похорошела в галсе. 
