Я рвал тебя по сотне раз на дню,
в окно летели губы, ноги, шея,
глазам устраивал отдельную резню:
они смеялись, ну а я, темнея,
мишени с яблочком в зрачках воображал
себя на нас — на ноль — перемножал.
Шепча своё, собравшись в стаю, рты
летели со дворá, а там и ноги,
поднявшись, сразу делались тверды
и перешагивали через все пороги.
От хохота дверей хотелось умереть,
и я втыкал себя в электросеть —
Как в задницу перо, чтобы ничто
забило эту голову на мясо
и срочно выдало другую, но
у зеркала опять была моя гримаса,
а в глубине его мелькала ты.
Напасть достигла нужной дурноты.
Чтоб в воздух сбилась утренняя мгла
вокруг тебя, мне предстояло выпасть
гвоздём из памяти о том, что ты ушла
тем жарким летом, несмотря на дикость:
до лета оставался койко-день.
Тридцать второе мая. Нежная сирень. 
