Вот стул: на нём стоял ребёнком
и говорил, и говорил
о всяком, в основном о тонком —
таком, что ясно и без крыл:
о перелётных земноводных:
дельфинах, рыбах, комарах;
о крокодилах в цирках потных,
сбежавших, пересилив страх;
о гаммах, спящих в пианино
и выползающих с утра;
о Среднерусской неравнине,
поднявшей нá город ветрá,
о прелести ночного плача
в ответ на соловьиный свист;
о вызволении апачей;
о том, кого побьёт самбист;
о передаче барабаном
сигналов, если во рту кляп;
о том, что буду капитаном:
погоны, китель, кортик, краб*;
о миролюбии вампиров;
о табаке для малышей;
о Бене Гане, жертве сыра;
о производстве шалашей;
о трудностях и темпах роста
детей гипотезы ЭВО**;
о том, насколько это просто —
любить другое существо…
И мама, слушая, кивала,
и валенок не налезал добром,
и шуба с шапкой воплощали
полёт, скафандр и космодром. 
* Крабом военные моряки называют кокарду на фуражке, берете и т. п.
** Эпоха Великого объединения.
