Как чай, завариваюсь сортировкой слов:
каков я полуспелый: ходкий, ржавый?
Что в голове помимо воробьёв,
за пишмашинкой крыши всей оравой
засевших за роман «Рассветный клёв
небесных крох, нагулянных росою»:
пустое, музыка, отсутствие мозгов,
хоть пулю в лоб, намёки на живое?
И, кстати, за окном опять: чума,
бегут ручьи, дают дышать, уставно душат?
Расформированы ль полки, а дурдома
поворотили ль на закат свои катюши?
С гранатой лучше? Изобретена ль?
А письменность по-прежнему закрыта?
Ремонт? Обед? Ненадобность? Как жаль!
Кто прочитает между строк рецепт иприта?
Погромче выключу у эха йеху-звук
и позвоню друзьям: вы не могли бы
примчаться тут же — злопыхает друг, —
и за долги забрать мечты и всхлипы?
Но нет друзей, а вопли — это так,
чувак покашливает, скорая говорка:
имплант атланта ладно бы ландтаг —
левиафана ткнул тридцатьчетвёркой.
На этом удлиняю звуков шаг,
как будто финиш рядом и в кармане;
ещё не умывался, полунаг, —
не до того, пришли слова, и я горланю. 
