Стакан разбит, томится молоко:
в упрямых гранях жизнь жевала бытом,
без них ему чуднó и глубоко,
но надо же куда-то быть налитым
и выпитым до дна, пока ладонь
не приложила, выпрямив затылок,
который в школе примет артогонь
носителей скучающих женилок,
чуть после ёжиком уколется одна,
затем сержант о плац не раз проломит,
и кровь (асфальтом не усмирена)
найдут однажды на железном ломе
на склоне лет на конченом плато,
и хмыкнет мент: и не стакан, а треснул;
седой затылок смоют, а уж что
с ним сталось, никому не интересно.
Другой стакан глумится, и отказ
(тут меньше граней?) выглядит нелепо.
Пей молоко — или под лом сейчас.
В затылочной дыре звездится небо. 
