Ох, как она выпивает, — по капле, но до конца:
глушью сентябрьской выберешься за водкой,
шилом глядящая баба у крана, напасть проницав,
губы шевéлит, сдачей крестясь: «Потрепала погодка?»
Дождь налетел, отметелил — хлебнула стакан,
а поутих — вобрала несуразной надеждой:
вдруг закричит телефон, да хоть слон, лишь бы зван,
вот бы откликнуться звательной форме падежной.
Выпит, как выбит, как выцежен, словно отпет,
в доме огонь, а колотит, и ужас в остатке:
плачет — раз слякоть, коль сыплет, и это ответ:
нет её больше — и дольше звереют осадки.
Осень смела, но сама по себе не вольна, ни при чём:
больно, что мирно с чужим, вот дева и воет,
а то что льёт — так из жалости, и под дождём
хуже вдвойне. Заедает без водки. Дерёт за живое. 
